Специальный проект медиахолдинга «Регионы России» – к 100-летию Александра Александровича Зиновьева
Александр Александрович Зиновьев (29 октября 1922 года, деревня Пахтино, Чухломской уезд, Костромская губерния, – 10 мая 2006 года, Москва) – русский философ, писатель, социолог, публицист. Родился в крестьянской семье, участник Великой Отечественной войны, пилот штурмовика Ил-2. После войны поступил на философский факультет МГУ. В 1954 году защитил свою переворотную для советской философии диссертацию «Восхождение от абстрактного к конкретному (на материале «Капитала» К. Маркса)». Сооснователь Московского логического кружка, ставшего явлением в отечественной гуманитарной мысли. После публикации на Западе остросатирической книги «Зияющие высоты», принесшей Зиновьеву мировую известность, в 1978 году вместе с семьей был выслан из страны и лишен советского гражданства. Вернулся в Россию в 1999 году после операции НАТО в Югославии. Один из крупнейших логиков XX века, член зарубежных академий наук, лауреат престижных научных и литературных премий. Основоположник жанра социологического романа в литературе, художник, поэт, гуманист.
В 2022 году на государственном уровне отмечается вековой юбилей выдающегося отечественного философа, ученого, писателя, художника Александра Александровича Зиновьева (1922–2006). Во исполнение Указа Президента Российской Федерации от 01.10.2021 №564 «О подготовке и проведении мероприятий, посвященных 100-летию со дня рождения А.А. Зиновьева», по всей стране проходят конференции, чтения, выставки, посвященные научному и художественному творчеству мыслителя. К этому событию журнал «Регионы России: Национальные приоритеты» публикует отрывки из интервью Ольги Мироновны Зиновьевой, соратника и хранителя наследия А.А. Зиновьева. Ее собеседником стал член президентского совета по развитию гражданского общества и правам человека, профессор НИУ «Высшая школа экономики» Леонид Владимирович Поляков, а полный текст будет опубликован в альманахе, приуроченном ко дню рождения Александра Зиновьева.
Леонид Поляков: Жизнь Зиновьева, как мне кажется, можно разделить на три этапа, которые образуют своего рода биографический «триптих». Этап первый: от рождения до публикации на Западе «Зияющих высот» (1922–1976 гг.). Я бы обозначил его такой формулой – «чужой среди «своих». Этап второй: от высылки в Германию до решения вернуться (1978–1999 гг.). Это когда Зиновьев был «свой» среди «чужих». Этап третий: 2000–2006 гг.: «чужой» среди «чужих»? Это деление основано в основном на чтении его книг, статей, интервью, лекций. И, похоже, что оно рисует образ человека, который всю жизнь прожил, что называется, «не в своей тарелке». Или, применяя к Зиновьеву формулу Достоевского, – «всем чужой и выкидыш». Верен ли этот образ? И если да – то как ты смогла прожить с таким человеком почти 40 лет?! А если нет – то как бы ты сама определила Зиновьева и как описала его и ваш общий жизненный «триптих»?
Ольга Зиновьева : Эта схема жизни Александра Александровича очень интересна, но она все же остается схемой. В реальности это так и не так. Первый период от 1922 по 1976 год, в котором ты предлагаешь смотреть на Зиновьева как на чужого среди «своих», на мой взгляд, не заслуживает кавычек. А.А. был среди своих без кавычек, жил вместе со страной, хотя и очень особенным образом. Это очень наполненное время: 1939 год – поступление в Московский институт философии, литературы, истории, арест, побег с Лубянки, затем война, с которой Зиновьев возвращается гвардии лейтенантом-орденоносцем, поступление на философский факультет МГУ, создание в 1952 году Московского логического кружка. Абсолютно прорывная кандидатская диссертация о методе восхождения от абстрактного к конкретному в «Капитале» Карла Маркса. Зиновьев становится ведущим логиком страны с международной известностью – доктор философских наук, заведующий кафедрой логики философского факультета МГУ. Так что можно сказать, что он был в «своей тарелке», которую, правда, у него все время выдергивали из-под носа. Но справлялся с этим, он преодолевал сопротивление среды, преодолевал все то энтропийное, что шло товарищей, от друзей, от общества, от страны, в которой он жил. Которую он любил, страстно любил. У него никогда не возникало желания ее разрушить, бросить атомную бомбу и т.д. У него всегда была боль за Россию – это его страна, и он никому не хотел ее отдать. Он своей кровью защищал ее во время войны.
ЛП: То есть ты встретила человека, который совсем не был чужим, маргиналом, изгоем?
ОЗ: У меня никогда не возникало чувства, что Зиновьев – изгой. Изгой это тот, кто побежден. Наоборот, он был победителем по своей жизни. Он всегда выделялся – резкостью суждений, независимостью позиции, бескомпромиссностью, неумением подлаживаться к власти. Он был очень неудобен всем тем, кто выбирал конформизм.
ЛП: Но ты ведь помнишь, что центральный тезис его социологии советского общества – это утверждение о том, что первичной «клеточкой» здесь является не индивид, а коллектив. Как к нему относился тот коллектив, в котором он работал? Кафедра логики на факультете, сектор логики в Институте философии?
ОЗ: Его любили. Его обожали. Когда он появлялся на лестнице пятого этажа на главной или на лестнице дальней – вокруг него сразу появлялась толпа людей. Он просто намагничивал собой пространство. Безумно яркий, безумно симпатичный. Безумно остроумный. Он никогда не говорил затертыми клише, и при этом простота общения такая, что подкупала всех. И наши экспедиторши, и наши аспиранты, и заведующие секторами, и все люди, которые работали в нашем институте, к нему относились нормально, по-человечески.
ЛП: В какой же момент все это изменилось? Что произошло?
ОЗ: Когда ревнивая профессиональная среда увидела, что состоялась школа Зиновьева, что его книги после выхода на русском языке мгновенно переводились как минимум на английский и немецкий языки и при этом он отказывался от гонораров. Когда увидели, что Зиновьеву даже прощается его не-марксизм – однажды, это было во время поездки делегации советских философов в Вашингтон, когда в библиотеке Конгресса им показали книги Зиновьева, академик Константинов решил продемонстрировать толерантность и с гордостью сказал: «Вот видите, у нас есть такой философ, хотя он не марксист».
ЛП: Может быть, сказывалось его крестьянское происхождение? Мол – свой, из простого народа, и все в таком духе?
ОЗ: Нет, этого не было никогда. Разве что с отрицательным знаком и в определенной московской среде. Но тут проявлялась двойная обида: выходец из крестьянской семьи оказывался всегда в любой спорной ситуации более эрудированным, более начитанным и более способным выстраивать доказательства своей позиции, чем некоторые интеллигенты в третьем поколении. А дело в том, что у Зиновьева была особая семья – отец собрал богатейшую библиотеку, и Александр еще до переезда в Москву прочитал всю русскую литературную классику, и даже книги по философии. И вообще учился всю жизнь. Буквально незадолго до его ухода в вечность он прошептал: «Какое счастье, что можно учиться!» Страсть к знанию – это то, что составляло само его существо с самых юных лет. И это определило сам стиль его общения независимо от уровня и специфики аудитории: он говорил кратко, четко, однозначно, избегая любых двусмысленностей. Он всегда ставил высокую планку в любом серьезном разговоре, и далеко не всем эта планка была по силам.
ЛП: Когда я впервые читал «Зияющие высоты», меня поразило то, что практически все разговоры персонажей этой книги – это высший интеллектуальный пилотаж. И, кстати, ты помнишь момент, когда он начал писать эту книгу, при этом понимая, что тем самым он разрушает все прошлое?
ОЗ: Да, он сам был человеком свободы, человеком, который сформулировал свой жизненный принцип такой формулой: «Я сам себе суверенное государство»! Он никогда не подстраивался, не играл в конъюнктуру, он бесстрашно шел по жизни вперед.
ЛП: Зиновьев как логик был человеком истины, и эта истина в его поведении проецировалась как честность? Он органически не мог лгать?
ОЗ: Для него это было невозможно ни по воспитанию, ни по образованию, ни по практике его жизни, ни по его огромной культуре.
ЛП: Зиновьев ведь не писал закрытые аналитические записки для ЦРУ, Пентагона, Белого дома и т.п. Он писал книги, доступные всем, он давал открытые интервью, публичные лекции. И если та правда о советском обществе, которую он формулировал как результат своих исследований, работала, как полагали, против СССР, то одновременно она была тем «антидотом», который мог бы помочь руководителям СССР в «холодной войне». Ведь не кто иной, как генеральный секретарь ЦК КПСС Юрий Владимирович Андропов, заявил не в первый раз в 1982 году, что «мы не знаем общества, в котором живем»! Впервые он сказал об этом, по словам Евгения Амбарцумова, когда прочитал «Зияющие высоты», ставшие его настольной книгой.
ОЗ: Вот именно. И еще меньше мы понимали то общество, в котором оказались после распада СССР. Начиная с 1992 года и до самого возвращения в 1999 году, А.А. внимательно следил за всеми событиями в России, пытался понять закономерности постсоветской социальности. И когда мы возвратились, он с прежней страстью окунулся в работу: читал лекции, давал интервью, выступал на телевидении и радио, писал книги.
ЛП: Получается парадокс. Зиновьев поставил диагноз постсоветскому обществу – «колониальная демократия» и диагноз русскому народу – «народ-предатель». Диагноз, и тот, и другой, – как приговор. И тем не менее он продолжал бороться интеллектом, мыслью, словом за возможное возрождение России. Но было ли это понято в России начала двадцать первого века? И согласна ли ты с тем, что период с 2000 по 2006 год можно охарактеризовать как «чужой» среди «чужих»?
ОЗ: Я соглашусь, но замечу, что двойное закавычивание может означать и то, что на самом деле Зиновьев в эти последние годы жизни вернулся к исходному состоянию: свой среди своих. То, что он резко критично воспринимал постсоветскую реальность России, не превращало его в абсолютного маргинала, изгоя и «чужого» или в «постороннего» в смысле Камю. Для него Россия всегда была и всегда оставалась настоящей и беззаветно любимой Родиной. Он по природе своей не мог быть ей «чужаком». А вот то, что для определенного круга людей он был чужим – это факт. И в этом смысле можно согласиться, что он жил среди чужих, тех, кто его не понимал и никогда не поймет.
ЛП: У меня, когда я читал раньше и читаю сегодня горькие строки о народе-предателе, об утраченном шансе, о неудачном «русском эксперименте», – возникает ощущение или догадка вот какого рода. Зиновьев намеренно доходил до предела, как бы бросая вызов всем нам: я вас приговорил, логика моего беспощадного анализа заставляет меня ставить такой диагноз. Но вы-то пока живете! И пока живете – надежда остается. Так докажите, что я не прав, опровергните меня! И я буду этому только рад.
ОЗ: Так и есть. Самый глубочайший пессимизм Зиновьева в отношении русской судьбы всегда содержал в себе надежду. Он ведь не случайно написал довольно необычный роман «Живи!», за который в 1992 году получил одну самых престижных европейских литературных премий. Это премия «Тибр», ее Зиновьеву в Риме вручал председатель итальянского сената Джованни Спадолини.
ЛП: Если я верно понял, его намек или совет нам всем – это просто: «Переумнить Запад». Но это просто для самого Зиновьева, который великолепно анатомировал Запад в одноименной книге, описывая феномен «западнизма». И совсем непросто для всех нас. Интеллектуалов среди нас много, но мыслителей, философов масштаба Зиновьева я не вижу. А между тем Запад отличается, прежде всего, своим умением превращать, казалось бы, самую отвлеченную мысль в реальное дело. Вспомним хотя бы Френсиса Фукуяму, Бернара-Анри Леви, Воислава Жижека. Их тексты служили и служат весьма эффективным оружием в «Холодной войне 2.0», которая ведется против России.
ОЗ: О, это особая тема. Мы действительно не обделены талантливыми, оригинально мыслящими людьми, но получить такой интегральный интеллектуальный эффект, как на Западе, почему-то не получается. Мне кажется, что основная причина в том, что мы все время кому-то подражаем. Все время стремимся строить нашу жизнь по чужим лекалам. Но так не бывает, народ не может так жить, цивилизация не может жить по чужим лекалам.
ЛП: Ты много ездишь по российским регионам, практически по завету Гоголя, который писал: «Надо проездиться по России». Ты везешь Зиновьева, что называется, «в народ». Ты видишь какие-то изменения в лучшую сторону по сравнению с тем, что ты увидела в конце девяностых? Москва и Россия – это одно и то же или совсем разное?
ОЗ: Совсем разное. Но в регионах я вижу новую, поднимающуюся жизнь. Все-таки опыт, и уроки перестройки девяностых даром не прошли. И я это вижу еще и по тому, как люди в регионах воспринимают Зиновьева. Есть настоящий неподдельный интерес, есть желание читать его книги, проводить круглые столы, конференции ему посвященные. Москва, можно сказать, перекормлена всякими интеллектуальными или псевдоинтеллектуальными событиями. А в регионах на это большой и растущий спрос. Если мы сможем переумнить по завету Зиновьева Запад, то только общими усилиями.
ЛП: Что-то вроде совокупного народного интеллекта? Но тут как раз время напомнить о самом главном и самом трагическом прогнозе Зиновьева. Он закончил свою последнюю книгу «Фактор понимания» утверждением, что «человечество погибнет от собственной глупости». Не Россия, а именно все человечество. И я сегодня читаю эти строки как точное описание нынешнего момента. Из-за того, что на Украине случилась так называемая «революция гiдности» – то есть государственный переворот, свержение законно избранного президента Януковича, подписавшего мирное соглашение с оппозицией под гарантии послов Франции, Германии и Польши, сегодня мы стоим в шаге от ядерного Апокалипсиса. А что такое третья мировая война с использованием ядерного оружия? Это – конец человечества, то есть нас как, может быть, единственной человеческой цивилизации во Вселенной. И, значит, это будет концом самосознания Вселенной.
ОЗ: Да, это пророчество Александра Зиновьева может, к сожалению, сбыться. Потому что не только «нет пророка в своем Отечестве», но нет его и «в своем Человечестве». И не случайно Зиновьев, используя термин «человейник», одновременно оговаривался: это совсем не то, что «муравейник»! Муравьи, мудро управляемые природным инстинктом, выстраивают и поддерживают свои колонии так, что их может разрушить только какая-то внешняя сила. Наш «человейник» вполне разрушаем изнутри – из-за нашей глупости. Так что, помня пророчество Зиновьева, нужно всем нам согласиться – пора умнеть. Так что, помня пророчество Зиновьева, нужно всем нам согласиться – пора умнеть.